– Не знаю. Думайте.
Она долго молчала, потом неуверенно сказала:
– У Маши сын неизвестно от кого…
– Так, – подбодрил я ее, – и вы не знаете, кто его отец? Что он?
– Нет, – покачала головой Катя. – Машка никогда о нем ничего не рассказывала. Когда заходил разговор – замыкалась, отвечала грубо или отшучивалась…
– И никто на аэродроме об отце мальчика ничего не знал? Даже вы трое?
– Нет. Я думаю, нет. Наверно, если б знала хотя бы одна из нас – мы бы все сразу узнали… Это была бы сенсация… Но Маша никогда, никому и ничего не говорила…
– А что, если об этом вдруг недавно узнала Настя? Или Валя?.. Или – они обе?
– Но я-то – ничего не знала! Зачем же на меня-то охотиться?! – вдруг выкрикнула Катя, и я понял, как, несмотря на внешнее спокойствие, напряжены ее нервы.
– А вы ведь знакомы с мальчиком? – утешающе сказал я. – С сыном Маши?
Катя встала, плеснула себе из графина воды, выпила залпом, затем снова уселась против меня.
– Извините… Да, я, конечно, с мальчиком знакома… Мы все были знакомы… Он рос на аэродроме…
– Ну, и что он собой представляет?
Катя скривила губы.
– Шкодлив. Замкнут. Отчасти асоциален… Но, – спохватилась она, – тогда ему было лет восемь, может, десять… И не видела я его лет восемь… Так что не знаю, как он сейчас… Судить не берусь…
– Сколько ему нынче получается годков?
Екатерина Сергеевна прищурилась, припоминая.
– Лет семнадцать. А то и восемнадцать.
– Он живет с матерью?
– Да, кажется, с ней, с Мэри… Где ж ему еще жить?
– Скажите, – внезапная бредовая идея пришла мне в голову, я даже сперва не хотел ею делиться – но «brainstorm» так «brainstorm», – а мог он, этот юноша, вдруг начать мстить – вам и вашим подругам – за какие-то обиды, подлинные или мнимые?
– Мог ли? – переспросила она, усмехнувшись. – Если у него не все в порядке с головкой – то мог. Наверно, мог… Хотя, видит бог, никаких обид не было… Какие обиды у восьмилетнего мальчика?..
– Мэри что-то о нем сейчас, о взрослом, рассказывала? Как он живет, как учится?.. Есть ли у него друзья, девушка?
– Нет, – покачала головой Катя. – Не рассказывала… Абсолютно ничего… Да ведь мы с ней, с Машкой, практически не виделись… Даже по телефону редко разговаривали…
– А тогда, на вечеринке? Когда погибла Настя?
– Нет. Может, Машка и собиралась что-то о нем рассказать, да не успела… Но она, Машка, вообще была очень скрытная… То есть, что это я говорю, – спохватилась она, – Маша просто очень скрытная… Дай ей бог здоровья… И сынок, получается, замкнутый – в нее…
– Ладно… Вы говорите, как его звали – Борис?
– Да, Борис… Бориска, Борька…
– А фамилия?
– Маркелов. Как и у нее, у Маши.
– А отчество?
Катя грустно улыбнулась.
– В свидетельстве о рождении у него в графе «отец» – прочерк. Я сама видела.
– Хорошо бы нам его, Бориску, найти… – вслух подумал я.
– Ищите, – жестко молвила Катя.
Я понял, что увлекся, делая Екатерину Сергеевну соучастницей своего расследования. Она почувствовала это и сразу отстранилась. Дала понять, что детектив – это я, и она мне платит. За мою работу.
Я сказал:
– Да. Конечно. Извините. Это мое дело.
– Сделать вам еще кофейку? – примиряюще промолвила клиентка.
– Да. Неплохо бы. Не откажусь.
Катюша легко встала и принялась закладывать в кофеварку кофе, заливать воду.
Вдруг она резко обернулась. Глаза у нее были расширены.
– А помните, я вам рассказывала про одного парня с аэродрома? Ну, про Никитку, который к нам, ко всем по очереди, приставал? Он ведь настоящий шизо! Явный маньяк! Может, это он нам всем – мстит?
– Ну, для маньяка это слишком сложно, – протянул я скептически, главным образом чтобы успокоить излишне взволнованную клиентку.
Вообще-то мысль о маньяке приходила и мне в голову. Но вслух я продолжал сомневаться:
– Он же не домогался – теперь, сейчас, в сексуальном смысле – ни Вали, ни вас, ни Насти… Просто покушался на убийство… Или убивал… Нет, для маньяка это слишком сложно… Слишком уж разные орудия преступлений: яд, пистолет, испорченные тормоза… Для этого надо чересчур много думать… А маньяки – обычно прямолинейные люди… И для них важен непосредственный контакт с жертвой, понимаете? Заманил, схватил, затащил, надругался… Ну, и все такое… Нет, в нашем случае это вряд ли маньяк…
– А что, если это – вылечившийся маньяк? – шепотом спросила Катя.
Мысль о серийном убийце, кажется, крепко засела ей в голову.
– Ну, если он вылечился – значит, уже не маньяк, – усмехнулся я.
– Вы знаете правила проведения «мозговых штурмов»? – вдруг спросила Катя, ставя передо мной очередную чашку кофе.
– В общих чертах, – сказал я туманно.
– Так вот, правило первое: нельзя критиковать идею, когда она только выдвигается. Время для критики будет потом. Вы это правило только что нарушили.
– Виноват, – со смехом сказал я. – Больше не буду… Принимаю маньяка всерьез… Как, вы говорите, его звали?.. Никита – а дальше?
Екатерина Сергеевна опять села против меня и задумалась.
– Какая-то простая фамилия… Очень простая… Отыменная… Петров?.. Сергеев?.. Васильев?..
– Ну, и что вы предлагаете, – усмехнулся я, – проверять всех Петровых-Сергеевых-Васильевых в Москве?
– Зачем всех? – парировала она. – Только тех, кто на учете в психдиспансере.
– Да, это упрощает дело, – усмехнулся я. – В Москве на учете тысяч пятьсот… А если он вдруг не на учете?
– Хорошо, – несколько язвительно сказала она, – я сама, дорогой мистер Арчи Гудвин, найду его.
– Но-но, – предостерег я, – только без самодеятельности.