Заговор небес - Страница 56

– «…когда качаются перрона фонари…», – подхватил Фомич.

– «Глаза прощаются – надолго изучаются, – со слезой в голосе продолжила Мэри, – и так все ясно: слов не говори…»

Дальше Фомич и Мэри пропели прочувствованным дуэтом:

А голова моя полна бессонницей,
Полна тревоги голова моя,
И как не может жить дерево без солнца –
Так не могу и я без вас, мои друзья!

– Эх! – Маша оборвала пение, закрыла глаза рукой. Казалось, она с трудом сдерживает слезы. Или, напротив, хочет разрыдаться – но у нее не получается.

– Давай, Фомич, выпьем! И ты, Надька, тоже пей с нами!

– Желание женщины – закон для подчиненного, – пробормотал Фомич, отложил гитару и разлил по трем стаканам водку. – Ну, девочки, за что пьем?

– За друзей! – с пьяной настойчивостью сказала Мэри, поднимая стакан.

– Правильно, за друзей! – поддержал парашютный ас.

– За вас, – пискнула Надя и потянулась своим стаканом к их.

Все были уже изрядно пьяны. Они отмечали Рождество вторые сутки напролет.

Вчера Мария вместе с Фомичом отправились в честь праздничка в третьесортный кабачок близ метро «Молодежная». Там, распив бутылку, с ходу зачем-то познакомились с Надеждой и ее ухажером бомжеватого вида. Надежда оказалась украинкой: приехала в Москву на заработки, торговала на рынке. И Надюха, и ее спутник оказались падки на дармовое угощение. Платили за все Фомич и Мэри. Раздавили совместно еще бутылочку. Затем Надюхин спутник отрубился прямо за столиком, уронив лицо на руки. «С-скотина!» – несколько раз пхнула его в бок Надя – тот только мычал спросонья. Бросили контуженного алкоголем на поле боя.

– Ничего, проспится – сам домой пойдет! Надоел! – воскликнула хохлушка.

– И верно, надоел! – согласилась Маша.

Захватили еще пару бутылок, колбасы, Фомич зачем-то приобрел сигару. Побрели в гости к новой знакомой – та снимала квартиру совсем неподалеку.

И пили полночи, и улеглись вповалку, и проснулись за полдень, и Фомич побежал за добавкой… И снова продолжали пить…

…Вот почему ни Павел, ни Катюша не могли все эти дни дозвониться ни до Мэри, ни до Фомича. Их попросту не было дома. А ведь и Катя, и Паша готовы были уже заподозрить самое страшное…

– Давай, Фомич, – скомандовала Мария, – давай, читай теперь стихи про окно…

– К-какие?

– Те самые! Не придуряйся! «Вот опять окно, здесь опять не спят…»

– «…то ли пьют вино, то ли так сидят…», – послушно подхватил Фомич.

– «Или, может, рук не разнимут двое, – прокричала, коверкая Цветаеву, Мэри. – И в моем, мой друг, завелось такое!..»

Проводив Пашу, Катя заглянула проведать, как там ее замечательный муж. В кабинете Андрея Витальевича не оказалось. Екатерина Сергеевна приоткрыла дверь в спальню.

Профессор бессовестно дрых. Посреди супружеской французской кровати: прямо как был, в спортивном костюме, поверх итальянского покрывала. Лежал навзничь, посапывал. Губки по-детски выпячены. На животе бессильно лежит рука с книжкой Evelyn Waugh «BRIDESHEAD REVISITED». Палец заложен на четырнадцатой странице.

«Уморил Дьячкова Ивлин Во», – усмехнулась Катя, бесшумно вошла в спальню и подошла к окну. Выглянула из-за темно-зеленой портьеры вниз. Все три окна их квартиры выходили в переулок. «Фиатик» был на месте. А рядом стояла – не отъезжала! – «восьмерка» Павла. Следить он за ней, что ли, вздумал?

Катя решила понаблюдать за частным детективом. Павел сидел в салоне, не выходил. Мотор работал. Шлейф выхлопных газов и пара поднимался из-под хвоста «восьмерки». Екатерина Сергеевна присмотрелась: кажется, Паша звонит кому-то по сотовому телефону. Пытается напасть на след?

«Почему бы не попросить позвонить из моей квартиры? – подумала Катя. – Зачем тратиться на сотовую связь? Или он и меня тоже подозревает?..» Она улыбнулась. «Вот дурачок. Ведь я же – его клиентка. Я сама к нему обратилась. Кто ж ему тогда заплатит, если он меня разоблачит?.. Или он подозревает Андрея?»

Она оглянулась. Муж по-прежнему беззаветно спал. Губки сложены бантиком, лицо детски-беззащитное. Ну, Дьячкова подозревать – совсем глупо. Профессор, кажется, даже ни одной мухи в своей жизни не пришиб.

А может, все прозаичней: детектив просто сговаривается с кем-то по сотовому телефону о том, как скоротать вечерок? Например, со своей любовницей? Ясное дело, из ее, Катиной, квартиры звонить посторонней девушке ему как-то не очень удобно… Действительно, почему бы Паше вечер праздника не провести в объятиях любовницы? Обручального кольца не носит, а парень он видный, к тому же на монаха отнюдь не похож. Значит, наверняка должна быть любовница. Или постоянная сожительница. На секунду Катя ощутила что-то похожее на укол ревности. «Что это со мной? – с удивлением подумала, прислушиваясь к себе. – Я – ревную? Его? Это еще что за глупости?!»

Наконец серая Пашина «восьмерка» газанула и сорвалась с места. Так резко могут ездить только мужики. Вечно они что-то доказывают – себе и окружающим. «Все мужчины, кроме моего мужа», – подумала Катя. Она еще раз оглянулась на кровать. Андрей спал в том же положении. Книжка потихоньку выскальзывала из ослабевшей руки. «Вот профессор Дьячков, – подумалось ей, – кажется, начисто лишен честолюбия. Бойцовских качеств – ноль целых ноль десятых. Он и спортом никогда в жизни не занимался. Ему даже машину водить не хочется…»

Катя еще раз взглянула в переулок. Все пространство внизу, включая «Фиатик», было присыпано нежным снегом. Лишь на месте, где стояла Пашина машина, чернел нетронутый прямоугольник да два резких следа вели от него вдаль, в перспективу. Кате отчего-то стало грустно при виде этого прямоугольника, этих исчезающих в глубине переулка следов. Она все смотрела и смотрела на них. И думала – права ли была, когда, рассказывая Паше о женской четверке, утаила еще одну историю, происшедшую на аэродроме Колосово. Ей не хотелось об этом вспоминать. Да и незачем. Слишком тяжело дались бы ей эти воспоминания, дела давно минувших дней…