Катя несогласно скривила губы, но ничего не сказала. Сигара бесполезно дымилась в ее руке. О'Гар попыхивал своей, развалясь в кресле и добродушно-иронически поглядывая на нас, словно мы разыгрывали перед ним диковинное представление. Этакий хеппенинг с человеческими жертвами.
Ядовитый сигарный дым заполонил всю комнату. Я подошел к окну и распахнул форточку. На меня хлынул морозный январский воздух. Жить стало легче. Я глубоко вздохнул.
– Однако тогда, в «Балчуге», – продолжал я, отвернувшись от окна к слушателям, – все улики, как нам тогда казалось, неопровержимо указывали на Фомича… Мы бросились сюда… Но… – я усмехнулся. – «Но мы нашли его уж на столе, как дань, готовую земле…»
Этой цитатой, иронией своей, я пытался снизить накал страстей, который сопровождал нас весь сегодняшний день. Однако Катя не приняла мой черный юмор – опять скривилась. О'Гар, конечно же, вообще ничего не понял: что значат сии стихи и при чем они здесь.
– Однако все эти мои построения, – сказал я, по-прежнему меряя шагами комнату, – были моим домыслом… И они, конечно же, вы правы, уважаемая Екатерина Сергеевна, вовсе не улики… Улики против Маркеловой появились гораздо позже. Уже сюда, в Колосово, поздним вечером мне позвонил мой старший товарищ и помощник, бывший полковник КГБ Валерий Петрович Ходасевич. Сегодня утром я попросил его посодействовать в моем расследовании и задал ему два вопроса. Один из них был таков: совпадает ли челюстно-лицевой рисунок трупа той женщины, что была найдена после пожара в квартире Маши, со стоматологической картой гражданки Маркеловой?.. Право, не знаю, как полковнику Ходасевичу удалось так быстро ответить на этот мой вопрос… Разве что стоматологические карты на всех россиян хранятся не только в клиниках, но и в архиве КГБ…
Мистер О'Гар содрогнулся. О, как велик страх иноземцев перед могущественной Кэй-Джи-Би! Я не стал разуверять, что просто пошутил. Пусть американец верит во всевластие нашего Большого Брата. Хоть чем-то мы же должны перед ними гордиться!
– Так вот, – продолжил я, – мой старший товарищ из Кэй-Джи-Би сообщил мне, что «зубная» экспертиза неопровержимо показала: несчастная, найденная в огне в квартире Маши, – это вовсе не Маркелова!
На этот раз оспаривать мои слова не стали: собеседники молчали. Мистер О'Гар попыхивал сигарой. Катя держала руку с дымящейся палочкой на отлете – вверх поднимались тонкие сизые струйки дыма. Лицо ее оставалось грустным и безмерно усталым.
– И это, – проговорил я, остановившись посреди комнаты, – это, господа присяжные заседатели, уже улика. Настоящая, стопроцентная и неопровержимая… А теперь… Теперь, дорогая Екатерина Сергеевна, – учтиво обратился я к Кате, – не могли бы вы рассказать нам, каким образом Мария Маркелова сумела так повредить парашют бедного Фомича, что он разбился? Если она вообще в состоянии это сделать?
Катя затушила наконец свою вонючую сигару. О'Гар последовал ее примеру.
– Ничего нет проще, – утомленно прикрыв глаза, сказала она. – Мы с девчонками обсуждали это на аэродроме тысячу раз – в шутку, конечно: можно ли угробить парашютиста так, чтобы никто ничего не заподозрил – и чтобы тебе ничего за это не было… По всему выходило – можно. И без проблем… Как видите, шутка обернулась правдой…
– Ну, и как она это сделала? – спросил я.
– Паша, это тоже моя версия. У меня нет никаких доказательств. Я расскажу только, как она могла бы это сделать…
Катя называла меня то на «ты», то на «вы»; то Павлом Сергеевичем, то Пашенькой, то Пашей. По-моему, это свидетельствовало о крайней усталости и перевозбужденности моей клиентки.
– Итак? – спросил я.
– Здесь, в Колосове, принято хранить парашюты прямо в комнатах, – пожала плечами Катя. – Фомич не был исключением… Его парашют обычно лежал под кроватью… Все об этом знали… Замки здесь в номерах, как видите, самые обыкновенные… Любой злоумышленник мог его вскрыть, войти в комнату и в пять минут разобраться с парашютом…
– Разобраться с парашютом? – спросил я. – Как именно?
– Например, перерезать тросик, которым парашют крепится к подвесной системе, – устало проговорила Катя. – Купол откроется, но воздухом не наполнится. Будет висеть на одном свободном конце.
– Фомич – заслуженный мастер спорта, – усомнился я. – Неужели он ничего не заметил?
– Никто ничего бы не заметил, – безапелляционно заверила Катя. – Замка снаружи не видно, он закрыт липучкой.
– А запаска?
– С запаской еще проще, – проговорила Катя. – Надо только повредить стропы. Даже резать необязательно – просто истончить их, чтобы при открытии они сами порвались. Есть и другие способы. Парашют – штука уязвимая…
– А потом, на земле? Можно провести экспертизу и определить, что парашют специально вывели из строя?
– Теперь-то, – усмехнулась Екатерина Сергеевна, – когда у нас появились догадки, я думаю, можно… Криминалисты же могут, наверно, определить: разрезан тросик или сам оборвался? Стропы от старости стерлись – или им «помогли»?
– Вполне, – сказал я. – Могут определить – и определят. Я даже почему-то уверен, что они определят, что тросик разрезан тем самым ножом, которым пытались убить вас, Катя… Эксперты у нас молодцы… Но, – усмехнулся я, – чтобы они начали работать, им надо дать пищу: нож или там парашют…
– Но я вас уверяю, – сказала Катя. – Если бы вы не поймали… – ее голос прервался, казалось, что она вот-вот заплачет. Однако она справилась с собой и тихо продолжила: – …не поймали Машу – никто бы никогда ни о чем не догадался. И никто бы ничего не заподозрил… И никакой экспертизы по случаю смерти Фомича не было бы…