Заговор небес - Страница 37

– А как самочувствие Валентины? – ответил я вопросом на вопрос.

– Все так же, – пожала плечами Катя. – Она в коме. Улучшения нет.

– Какие прогнозы?

– Насколько я поняла герра Лессинга, дело может повернуться как угодно. Возможно, она выкарабкается.

– Будем надеяться.

– Парашютисты – живучие, – бледно улыбнулась Калашникова и спросила: – Так что там все-таки с машиной герра Лессинга? Это связано с ее аварией?.. И откуда вы узнали, что…

Говоря все это, Калашникова двигалась по кухне, доставая сахар, варенье, чашки.

– Сядьте, Екатерина Сергеевна, – жестко сказал я.

Она остановилась, молча посмотрела на меня – и повиновалась. Видно, ее дражайший супруг не слишком часто разговаривал с ней в таком тоне.

– У меня есть все основания полагать, – продолжил я, – что происшедшее с госпожой Лессинг – отнюдь не несчастный случай. Это было покушение.

– Господи!.. – выдохнула Калашникова.

– Кто-то перерезал тормозные шланги в обеих ее машинах. И в «Поло», и в «Пассате». Она вчера села в «Пассат». И разбилась.

Кажется, впервые я увидел на лице Екатерины выражение растерянности и страха. Она сидела недвижимо, хотя уже давно пора было включать кофеварку.

– Давайте сделайте кофейку мне и Андрею Витальевичу, – сказал я тоном помягче, почти успокаивающим. – А потом вы мне расскажете все о ваших подругах… У меня все-таки есть подозрения, что смерть Насти и эти покушения – и на вас и на Лессинг – связаны между собой… А значит, с вашей парашютной четверкой…

Катя наконец включила кофеварку. Кухня наполнилась ароматом настоящего «эспрессо». Себе Катя налила слабенький цветочный чай. Кофеварка выплюнула последние капли. Хозяйка отключила ее. Взяла с полочки с сувенирами железный колокольчик (я углядел на нем ленточку с цифрами «1985» и сообразил, что этот колокольчик хранится с ее последнего школьного звонка). Катя прозвонила им. «Слышу!» – откликнулся из комнаты муж. Затем явился собственной персоной, взял чашку, бросил: «Спасибо» – и удалился к себе.

Екатерина Сергеевна поставила вторую чашку кофе передо мной, взяла чай, пепельницу. Закурила сверхлегкую сигарету. Задумчиво сказала:

– Парашютная четверка… Да, парашютная четверка… Это долгая история… В нескольких словах: в начале перестройки занесло нас с Валей на спортивный аэродром… В Москве – мрак, митинги, сигареты по талонам. А там – романтика: небо, самолеты, – она поколебалась. – Компания хорошая, беззаботная… Мы с Валькой торчали в Колосове все выходные. Вместе ездили, жили в одной комнате… А с Настей и с Машей – так, встречались с ними в столовке, здоровались. Компании у нас были разные. Но однажды… когда же точно… да, в девяностом году, кажется, в феврале…

За десять лет до описываемых событий

Катя поднялась в половине восьмого утра. За окном стояла мерзлая темень, сладко посапывала Валюха. Обогреватель – переутомился за ночь, бедняга! – надсадно гудел. Катюша осторожно, чтобы не разбудить подругу, спустилась с верхней кровати. Сняла свое одеяло и укрыла им Валентину – та благодарно спасибнула сонным голосом.

В гостинице стояла тишина – до официального подъема еще полчаса. Вот и чудненько, ей никто не помешает. Катя достала из сумки мыло, полотенце и контейнер с контактными линзами. Наверняка в туалете сейчас пусто, и она сможет спокойно вымыть руки и нацепить свои искусственные глаза.

Интересно, почему у нас запрещено прыгать, если у тебя плохое зрение? Катя читала в американских журналах – в Штатах хоть в линзах, хоть в очках – можно. Даже продаются специальные фиксаторы, чтобы очки во время прыжка не слетели. Иностранцам-очкарикам, что приезжают прыгать в Колосово, доктор даже слова не говорит. Еще бы он попробовал сказать – они за прыжок по десять долларов отстегивают. А своим, русским парашютистам приходится ховаться по туалетам…

Катя аккуратно приоткрыла дверь – в коридоре стояла сонная тишина. Все спят после веселой ночи. Катя пробежалась по коридору, решительно распахнула дверь туалета – и застыла на пороге. Над раковиной склонился полуодетый мужчина: голубые треники и грубые ботинки на босу ногу. Мужчина яростно драл свои щеки «Жиллеттом» и что-то бурчал под нос. Катя на секунду опешила – и вовсе не из-за того, что застала в женском туалете мужчину. Она растерялась потому, что зимой на аэродроме никто не брился. Горячей воды здесь сроду не бывает, а специально греть – на это у парашютистов не хватало ни сил, ни желания. Что это еще за чудик?

Мужчина оторвался от бритвенного процесса. Галантно шаркнув ножкой, заявил:

– Исфините… йа ни адет.

А-а, иностранец. Все ясно.

Катя постаралась максимально ослепительно улыбнуться, лихорадочно поправляя не расчесанные с утра волосы:

– Don't bother. Your pants fit you quite well.

Иностранец окончательно позабыл про бритье и уставился на девушку.

– Боже мой, – зачастил он на родном языке, – вы здесь первый человек, нормально говорящий по-английски!

Катя скромно улыбнулась:

– Вообще-то я специализируюсь по французскому…

Иностранец пришел в еще большее восхищение. Они немедленно познакомились. Его звали Джейком. Он тут же переименовал ее в Кейт и принялся заверять в своем совершеннейшем почтении. Она с улыбкой выслушала его комплименты и ответила тем, что впервые встречает мужчину, у которого достаточно мужества, чтобы бриться холодной водой.

…Однако нужно было завершать водные процедуры. Джейк вновь склонился над раковиной, сетуя на отсутствие горячей воды. «Если я не брит, то чувствую себя последним отщепенцем». А Катя призналась в том, что русским запрещено прыгать в контактных линзах и ей приходится специально вставать пораньше, чтобы без помех надеть их. Джейк поклялся всеми святыми не выдавать ее страшную тайну и пригласил Катю обязательно прийти в гости и познакомиться с его друзьями.