– Минутку, – строго прервал меня дежурный. – Гражданин, вы зачем сюда?
– Мужики! Ну что ж вы делаете-то?! – отчаянно взмолился я. – Это ж – моя любовница!
Майор и старлей удивленно воззрились на меня.
– У нас на все про все два часа было! – в запале выкрикнул я. – Она ж домой, к мужу, едет!
На губах у старлея и у дежурного появились двусмысленные улыбочки.
Я продолжал накручивать:
– У нее муж – ревнивый, зараза! Никуда одну не выпускает! Сейчас напился, уснул… На два часа его хватает… Он ведь проснется – ее не застанет, убьет!.. Он – бык настоящий!.. Ну пощадите, мужики!.. Ну давайте – она вам все свои документы оставит! И ключи от машины! А я отвезу ее домой – и к вам потом заеду! Ну нельзя ей задерживаться – а, мужики?.. А вы пока во всем разберетесь!.. Это ж ошибка, явно. Катька сроду ничего не нарушала. А уж машину угнать – смешно просто. Это ее «пунта», ее! Муж ей подарил, точно знаю… Отпустите нас, а?
Старлей и майор блудливо переглянулись. Они ухмылялись.
– Я с коньяком заеду! – продолжал накручивать я. – Она не угонщица, матерью клянусь!
Старлей и дежурный майор смеялись уже в открытую. Насколько я понимаю ментов, им очень важно, чтобы после дежурства было о чем рассказать. А пикантнейшая ситуация, которую на их глазах разворачивал я, вполне годилась для застольного рассказа – и дальнейшего тиражирования. Для того, чтобы перейти в разряд гаишного фольклора: «А вот у нас было…»
Дежурный майор вопросительно посмотрел на старлея-гаишника. Гаишник гнусно ухмылялся.
– Та-ак… – протянул он. – Документики ваши остаются у меня… Ключики ваши, дамочка!
Он внимательно и довольно-таки похотливо глядел Кате прямо в лицо. Насколько я понимаю, многие мужики считают: раз женщина изменяет мужу с одним – значит, она дает всем подряд. Опасное заблуждение. Больше я в это отделение Катю не пущу.
Екатерина Сергеевна потихоньку краснела.
Она молча достала из сумочки ключи от «Фиата» и протянула их старлею.
– Ла-адно, – милостиво кивнул он. – Прибудешь сюда завтра, в двенадцать ноль-ноль. Я здесь буду. А машину твою мы на штрафную стояночку пока отбуксируем. Так что денежки готовь… А сейчас – ехайте уж… А то вас муж обоих-то… – он сделал паузу, – забодает!.. Рогами-то!..
Он заржал. Загоготал и дежурный майор.
Я схватил Катю за руку и потащил к выходу.
– Эй, парень, ты ее хоть успел?.. – услышал я, открывая дверь на улицу. Вслед нам донесся еще один раскат жеребячьего гогота.
Хлопнувшая дверь отделила его от нас. Мы сбежали по обледеневшим ступенькам. Я глянул на Катю. Она вся была пунцовой.
На улице она сердито вырвала руку. Мы быстро пошли к моей машине.
Что ж: да здравствует мужская солидарность.
Мы припарковались на набережной неподалеку от гостиницы. Было воскресенье, и мест для парковки имелось преизрядно. На противоположной стороне Москвы-реки угрюмо серел утюг гостиницы «Россия». Рядом с ним лакомым мороженым, приманкой для иноземцев, возвышался разноцветный Василий Блаженный. Часы на Спасской башне показывали пять минут четвертого. Мы опаздывали больше чем на час.
Я выключил двигатель. Катя опустила солнечный козырек, надменно спросила:
– Где у вас тут зеркальце?
Я снисходительно усмехнулся:
– Вы – в русской машине, дорогая…
Катя достала из сумочки пудреницу и принялась рассматривать себя.
– Только что мы спешили, – сказал я в пространство.
Она со вздохом защелкнула пудреницу.
Я вышел из машины, распахнул перед ней дверцу. Не знаю, входила ли эта услуга в мои обязанности.
Катя царственно вышла. Чаевых я не ждал.
Я запер «восьмерочку». В холодноватом отдалении друг от друга отправились ко входу в «Балчуг» – обители богов, богатеев и бандитов.
Швейцар равнодушно распахнул перед нами дверь.
Мы вошли в пятизвездочный отель российской выделки. Под ногами расстилался паркет, достойный Эрмитажа. Пахло кофе, духами, сигарами и бриллиантами.
В многочисленных креслах лобби сидело не так много мужчин и парочка импортных бизнес-леди. Все они были дорогими и загорелыми. Суммарная стоимость их галстуков явно превосходила цену всей моей коммуналки. (Уж не говоря об их часах.) Заморские гости попивали диетическую колу, чай или что покрепче. Просматривали газеты, что-то выстукивали на переносных компьютерах, негромко (но явно по-иностранному) беседовали друг с другом. Меж них сновали ослепительные официантки.
Катя остановилась и, кажется, в такой обстановке чувствовала себя вполне уверенно. Она огляделась.
Увидела. Прошептала: «Вот он!» Взяла меня под руку.
Мы двинулись к одному из столиков.
Лицом к нам сидел седой, загорелый, очень западный мужик. Точный пробор – волосок к волоску. Сахарные зубы – зубок к зубку. Притом был он далеко не молод. По морщинам судя – за шестьдесят. На мужике как влитой сидел идеальный костюм, небрежно, по-воскресному, повязан галстук. Нога вольготно закинута на ногу. Русские, и даже европейцы, так высоко, чуть не за уши, закидывать ноги не умеют. Американец слегка покачивал вздернутым всем напоказ, зеркально начищенным ботинком.
Иностранец нас не замечал. Он о чем-то вполголоса разговаривал с человеком, сидящим к нему лицом.
К нам этот тип помещался затылком – но даже те немногие детали его экстерьера, что виднелись над спинкой его кресла, выдавали в нем человека советского: кургузые плечи мосшвеевского пиджачка, напряженная посадка головы. Его волосенки показались мне смутно знакомыми.
Мы подошли поближе. Иностранец (а им, как я понял, был именно мистер О'Гар) по-прежнему не реагировал на наше приближение. Продолжая что-то втолковывать человеку напротив, он взял со столика перед собой стакан сока и отхлебнул. Его собеседник пошевелился. Мы уже подошли поближе, и тут – по жесту, по повороту головы – я понял, кто сидел напротив американца.